Бергсон (Bergson), Анри.

18 октября 1859 г. – 4 января 1941 г.

Нобелевская премия по литературе, 1927 г. за книгу «Творческая эволюция».

Французский философ Анри Бергсон родился в Париже. Его отец, Мишель Бергсон, великолепный музыкант, которого, по семейному преданию, учил сам Шопен, покинул Варшаву, где он родился, затем путешествовал по Европе и в конце концов осел в Англии. Здесь он принял английское гражданство и женился на Кэтрин Левинсон, женщине ирландско-еврейского происхождения. Детство Б. проходит в Лондоне, где он знакомится с английской культурой. Когда мальчику исполняется восемь лет, семья возвращается во Францию, а в возрасте 21 года Б. становится гражданином Франции.

С 1868 по 1878 г. Б. учится в парижском лицее Кондорсе, подавая большие надежды как в области гуманитарных наук, так и в математике. В 19-летнем возрасте юноше удалось решить сложную математическую задачу, за что он был удостоен почетной премии. Имея блестящие перспективы в естественных науках, Б. тем не менее предпочел изучать философию в Эколь нормаль сюперьер, где увлекался, казалось бы, несовместимыми учениями Джона Стюарта Милля и Герберта Спенсера.

После получения диплома в 1881 г. Б. преподает в лицее д'Анжер, а спустя год переходит в лицей Блеза Паскаля в Клермон-Ферране. В Оверне Б. пишет свою первую основополагающую работу «Непосредственные данные сознания» ("Essai sur les donnees immediates de la conscience", 1889) За эту работу, а также за небольшую диссертацию на латинском языке об Аристотеле Б. в 1889 г. удостаивается степени доктора философии Парижского университета.

В «Непосредственных данных сознания» Б. вводит основное понятие своей метафизики динамическая природа времени. Под влиянием Ньютоновской физики время стало восприниматься как константа, последовательность дискретных моментов, наподобие точек на прямой или секундных отметок на часах Б., напротив, доказывает, что время, воспринимаемое живым организмом, является динамичным, изменчивым и качественным. Прожитое время, которое Б. именует «длительностью» ("duree"), может быть воспринято только интуитивно, причем его воздействие слишком трудноуловимо и объемно, чтобы измерить его с помощью аналитических методов позитивизма. Кроме того, ученый полагал, что философы-детерминисты типа Герберта Спенсера не учитывали непредсказуемые, новые и творческие элементы при принятии решения, которые суть продукты живого времени и истории. По мнению Б., свободная воля и размышление которые, как и любая другая временная категория, могут быть постигнуты только интуитивно – являются редкими, однако решающими элементами в развитии человеческого сознания.

В 1891 г. Б. возвращается в Париж, а в следующем году женится на Луизе Нойбергер, родившей ему дочь. На протяжении последующих восьми лет Б. преподает в лицее Генриха IV и пишет свою вторую основополагающую работу «Материя и память» ("Mattier et memoire"), которая была опубликована в 1896 г. Размышляя над отношением физиологии мозга к сознанию, Б. приходит к выводу, что сознание – это нечто большее, чем корреляция между ментальными образами и физическими раздражителями. Мозг функционирует не только как пассивный записывающий инструмент, но как исключительно тонкое просеивающее устройство, цель которого направлять внимание на жизнь. Нейрофизиология объясняет лишь действие обычной памяти как процесса механического Психологический же подход необходим для проникновения в процесс воспоминаний, для постижения живой памяти.

В 1900 г. Б. получает кафедру греческой философии в Коллеж-де-Франс, учебном заведении, уступающем по интеллектуальному уровню лишь Сорбонне. Следующей работой философа стал «Смех» ("Rire", 1900), небольшое, но острое эссе о природе смешного. По мнению Б., смех вызывает всякая механическая привычка ума или тела, которая препятствует потоку жизни. Раскрывая механизм смешного, комедия, как и всякое искусство, способствует прогрессу общества и личности.

В 1903 г. выходит следующая работа Б. «Введение в метафизику» ("Introduction a la metaphysique"). Показывая, в чем основное различие между естественными науками и философией, Б. подчеркивает, что научное сознание стремится подчинить себе природу, «замораживая поток времени», сводя целое к дискретным, поддающимся анализу элементам. Философия же проникает в суть вещей посредством интуиции и сопереживания. По убеждению Б., для развития человека одинаково необходимы и естественные науки, и философия, однако только философия по-настоящему созидательна и жизнеспособна.

Третья, ставшая эпохальной книга Б. «Творческая_эволюция» ("L'Evolution creatrice", 1907) оказала огромное влияние не только на академические круги, но и на широкую читающую публику. «Даже в консервативной профессорской среде, где новаторские идеи Б. успехом не пользовались, о его таланте говорили затаив дыхание, – писал американский философ Уильям Джеймс, горячий поклонник Б., а студенты ходили за ним по пятам с разинутыми ртами». По мнению Джеймса, читателей подкупало не только содержание книг Б., но и их стиль. «Ясность изложения, – писал он, – это первое, что поражает читателя Б. захватывает вас настолько, что сразу же возникает желание стать его учеником. Это просто чудо, он настоящий волшебник»

Всем тем, кто находит неодарвинизм и позитивизм слишком скучными и утомительными, Б. предлагает живую и вдохновляющую альтернативу. По его мнению, эволюция представляет собой не просто пассивное, механическое приспособление организмов к среде обитания, но целенаправленный и творческий процесс. Жизнь невозможно понять при помощи исключительно интеллектуального анализа, считает философ, поскольку она подвижна и изменяема и поскольку «поток сознания» находится в постоянной борьбе с инертной материей. Правда, у таких философов-скептиков, как Бертран Рассел, поэтическая пылкость стиля Б. большого энтузиазма не вызывала. «Как правило, – писал Рассел, – Б. не утруждает себя доказательством справедливости своих суждений, полагаясь на изящество логических построений и на красоту слога»

Вместе с тем такие разные художники, как Клод Дебюсси, Клод Моне, Марсель Пруст, Поль Валери, Андре Моруа, Шарль Пьер Пеги и Никое Казанцакис, обращались к Б. за вдохновением и интеллектуальной поддержкой. Его творчество оказало также значительное воздействие на таких философов, как Джон Дьюи, Самуэл Александер и Альфред Норт Уайтхед Бергсоновские представления о времени и сознании постоянно фигурируют у Пруста и Вирджинии Вулф, а также в романе Томаса Манна «Волшебная гора».

Во времена всеобщего энтузиазма, охватившего Европу перед первой мировой войной, популярность Б. еще больше возросла, его приглашали читать лекции в разные страны, в том числе и в Соединенные Штаты Америки. В 1914 г. философ был избран во Французскую академию, стал президентом Академии нравственных и политических наук. Его воззрения сделались настолько модными, что и либеральные католики, и синдикалисты попытались приспособить его философию для своих целей.

В 1914 г. Б. получил приглашение прочесть курс лекций в Эдинбургском университете Курс «Проблема личности» ("Problem of Personality"), рассчитанный на весенний семестр, он завершил, но осенью лекции из-за начала первой мировой войны возобновить не удалось. Вместо этого Б. написал две острополемических статьи «Значение войны» ("The Meaning of War") и «Эволюция германского империализма» ("The Evolution of German Imperialism"), где доказывал, что, в сущности, война представляет собой конфликт между самовозбуждаемой жизненной силой (представленной теми, кто, подобно французам, защищает духовную и политическую свободу) и саморазрушающим механизмом (представленным теми, кто хочет, подобно немцам и гегельянцам, обожествить массы). Надеясь, что мировая война приведет «к омоложению Франции и нравственному возрождению Европы», Б. представлял свою страну в дипломатических миссиях, направленных в Испанию и США. Позднее философ принял деятельное участие в работе Лиги Наций, исполняя обязанности президента Комиссии по интеллектуальному сотрудничеству.

В 1920 г. Б. серьезно заболел артритом; к этому времени оптимизм, который порождала его философия в предвоенные годы, начал сходить на нет. Тем не менее в 1927 г. философ был удостоен Нобелевской премии по литературе «в знак признания его ярких и жизнеутверждающих идей, а также за то исключительное мастерство, с которым эти идеи были воплощены». Представитель Шведской академии Пер Хальстрем в своей вступительной речи следующим образом охарактеризовал главное достижение Б.: «Проделав брешь в стене рационализма, он высвободил колоссальный творческий импульс, открыл доступ к живой воде времени, к той атмосфере, в которой человек сможет опять обрести свободу, а стало быть, – родиться вновь».

Б. не смог лично присутствовать в Стокгольме на церемонии вручения премии и послал в Шведскую академию письмо, в котором, в частности, говорилось «Исторический опыт доказал, что технологическое развитие общества не обеспечивает нравственного совершенства живущих в нем людей. Увеличение материальных благ может даже оказаться опасным, если оно не будет сопровождаться соответствующими духовными усилиями».

Представления Б. о религии нашли свое наиболее полное выражение в его последней работе «Два источника морали и религии» ("Deux Sources de la morale et de la religion", 1932). Бросая вызов рационализму немецкой философии, Б. доказывает, что мораль, равно как и религия, имеет эмоциональную, а не логическую основу. В большинстве религиозных учений делается попытка скрыть жизнеутверждающие прозрения своих великих учителей для создания «замкнутого общества», ориентированного на защиту от враждебного мира. Активное религиозное сознание, по мнению Б., отличает тех, кто верит в жизненные силы и посвящает себя разрушению барьеров как между отдельными личностями, так и между народами. Бог, утверждает Б., это процесс, а не вневременная субстанция. «Функция вселенной, говорится в заключение, – состоит в том, чтобы быть машиной по производству богов».

В последние годы жизни Б. погрузился в христианскую мистику и принял католичество, что, впрочем, не помешало ему, когда началась вторая мировая война и нацисты стали преследовать евреев, сохранить, невзирая на последствия, верность своим национальным традициям. Когда правительство Виши, решив сделать для известного философа исключение, сообщило ему, что на него антиеврейская мера не распространяется, Б. от подобного привилегированного положения отказался и, как все евреи, прошел унизительную регистрацию, несмотря на свой преклонный возраст и болезни. Как писал Е. Томлин, «этот молчаливый протест, никем не замеченный и почти анонимный в своем смиренном величии, предрешил его конец». Вскоре после этого Б. скончался от воспаления легких. Надгробную речь произнес его друг Поль Валери.

В «Бергсонианском наследии» (1962) Томас Ханна отметил, что «Бергсонианство не оставило в философии сколько-нибудь заметного следа, чего нельзя сказать о самом Б., ибо Б._-человек привнес в философию красноречие, воображение, экспансивность, заботу о ценности и уникальности человеческой личности, единственной и незаменимой».

На главную Конспект основных идей.

И.И. Блауберг

Анри Бергсон

Один из родоначальников» современной западной философии, Анри Бергсон (1859-1941), наряду с В.Дильтеем, О.Шпенглером, У.Джемсом и другими принадлежит к плеяде философов, стоявших она перепутье» двух столетий, двух философских традиций. Возникновение бергсоновской концепции знаменовало собой радикальный поворот во французской философии от позитивизма к интуитивизму, изменение способа философствования, представления о целях и задачах философии.

Главной своей задачей Бергсон с самого начала считал создание «позитивной метафизики», которая смогла бы возродить и обновить традиционную философскую проблематику, вернуть философии ее прежнее значение, оспаривавшееся позитивизмом. В то же время долгие годы господина позитивизма во Франции не могли в определенной мере не сказаться на философской позиции самого Бергсона: отрицая позитивизм как теорию, он признавал оправданность принципа опоры на факты. Отныне, по убеждению Бергсона, философия могла сохранить и упрочить свое положение, пошатнувшееся под натиском частных наук, только став «позитивной», т.е. неукоснительно следующей фактам опыта. Эта установка заявила о себе уже в первых работах Бергсона; он оставался ей верен до конца, считая несомненным достоинством собственной философии именно согласие с опытом, будь то опыт «непосредственных данных сознания» или опыт христианских мистиков.

Факты сознания, по преимуществу интересовавшие Бергсона в первый период его творчества и проанализированные им в работах «Опыт о непосредственных данных сознания» (1889) и «Материя и Память» (1896), — это факты особого рода. Бергсон исследует сознание на глубинном, дорефлексивном уровне, где данные сознания не искажены еще вмешательством интеллекта с его практически-целесообразными установками. «Позитивная метафизика» в ранних работах Бергсона приобретает форму «метафизики психологии»: здесь анализируются философские основания психологии, основания непосредственного опыта, над которым надстраиваются остальные формы активности и сознания человека. И хотя исследование сознания в классической рационалистической традиции не прошло мимо внимания Бергсона (он высоко оценивал, к примеру, идею Канта о связи внутреннего чувства с временем), сам он стал одним из инициатором иной философской традиции— интуитивизма и философии Жизни, — во многом определившей последующие пути движения философской мысли. Рационализм, по Бергсону, витал в сфере абстрактного, вневременного, рассуждая об идеях, а не о конкретных фактах, и потому не смог понять значения двух основополагающих первичных фактом сознания времени и свободы.

Время и свобода стали ключевыми темами ранней философии Бергсона. В «Опыте о непосредственных данных сознания» изложена концепция длительности, которая перевернула традиционные философские представления о времени и свидетельствовала о существенном сдвиге в философском осмыслении и описании реальности. Время, по Бергсону, не есть нечто абстрактное, текущее независимо от нас: оно составляет внутреннюю суть нашего сознания, живет и звучит в нас, как «непрерывная мелодия нашей внутренней жизни». Эту мелодию нельзя разбить на отдельные моменты, как нет и изолированных состояний души, поддающихся измерению: все в ней взаимопереплетено, все находится в динамически-напряженном синтезе, в процессе постоянного творчества и изменения. А это значит, что сознание человека нельзя изучать прежними методами, которыми пользуется ассоциативная психология: здесь бессильна психофизика, применявшая экспериментальные способы анализа сознания. Ведь в человеческой душе нет ничего пространственного, протяженного, ничего количественного: есть лишь чистое качество, реальное время. Собственно говоря, длительность, творчество, свобода, становление— все это для Бергсона синонимы, обозначающие качественную неповторимость, неисчерпаемость и целостность индивидуального сознания, неподвластную традиционным интеллектуальным методам исследования и постигаемую с помощью особой способности — интуиции.

Понятие интуиции в отчетливом виде появилось у Бергсона в 1903 г. в работе «Введение в метафизику». Но идея об особом, непосредственном способе познания высказывалось Бергсоном раньше — в «Материи и памяти», где дано, по существу, обоснование интуитивизма как философской системы, исходящей из первичных данных сознания. Дальнейшее развитие тема интуиции нашла в статьях, написанных Бергсоном в начале XX в. и составивших впоследствии его сборники «Духовная энергия» (1919) и «Мысль и движущееся» (1934), а также в «Творческой эволюции» (1907)— работе, принесшей Бергсону славу и вызвавшей резкий взлет интереса к интуитивизму во Франции и других странах.

В статьях Бергсон главным образом продолжал философско-психологический анализ, начатый в ранних работах; здесь в полной мере проявились его качества мастера психологического исследования, способного различать и описывать смену тончайших нюансов человеческих чувств. Писал ли он о бессознательном или памяти, о сновидении или восприятии произведений искусства — это всегда были своеобразные психологические этюды, зарисовки, эссе. В работе «Интеллектуальное усилие» он излагает концепцию «динамической схемы», дополняющую и развивающую представление об интуиции. Динамическая схема является как бы «предобразом», в котором в слитном, целостном виде содержится то, что затем в образе выступит в виде отдельных, внешних друг другу частей. Схема «представляет динамически, в становлении, то, что образы дают нам в статическом состоянии как законченное. Она бывает налицо и действует во время работы вызова образов, и сглаживается и исчезает позади вызванных образов, выполним свою роль»⁴. Фактически это — та самая интуиция целого, которую Бергсон кладет в основание истинного познания. Интуиция, с его точки зрения, не нуждается в дальнейших обоснованиях, она самоочевидна, в этом и заключается гарантия истинности базирующегося на ней знания. Из подобных интуиции, непосредственно схватывающих предмет в его целостности и динамическом становлении, складывается собственно философское знание, способное не «вращаться вокруг предмета», как это делает интеллект, а постичь его подлинную суть. Прообразы такого интуитивного знания мы находим, считает Бергсон, и в своем повседневном опыте, и в художественном творчестве.

В «Творческой эволюции» проблема интуиции рассматривается в ином плане, в более широком контексте. Концепция интеллекта и интуиции (а соответственно — науки и философии) обосновывается с точки зрения теории эволюции, исходящей из идеи «жизненного порыва». В грандиозной картине эволюционного развертывания жизненного порыва, становления мира и человечества интеллект и интуиция приобретают статус уже не просто разных способов познания, но разных форм жизни, ход развития которых определяет и конкретные особенности человеческого рода. Преимущественное развитие интеллектуальных форм познания привело в конечном итоге, полагает Бергсон, к появлению «homo faber» — человека, производящего искусственные орудия и подчиненного в своей деятельности практическим потребностям. Это во многом и стало причиной противоречий современной цивилизации, озабоченной нуждами научно-технического прогресса и упустившей из виду развитие духовной культуры. Эволюционная концепция Бергсона приводит к важным культурологическим выводам, среди которых существенное место занимает сформулированный Бергсоном идеал — представление об «интуитивном» человечестве, преодолевающем односторонность «homo faber».

Этот идеал был конкретизирован впоследствии в «Двух источниках морали и религии» (1932), где эволюционная концепция Бергсона получила дальнейшее обоснование. Центральные темы изложенной здесь этико-религиозной и культурологической теории («открытое» и «закрытое» общество, «статическая» и «динамическая» мораль и религия) рассмотрены с позиций христианского мистицизма, духовный опыт которого стал для Бергсона решающим в определении его собственных Философских установок и предпочтений. В «Двух источниках» на первый план выступила особая форма интуиции — религиозное переживание, неоднократно описанное христианскими мистиками в их свидетельствах о восприятии присутствия Бога. Опираясь на эти свидетельства, Бергсон достроил до конца свою философско-эволюционную концепцию, представив Бога как источник жизненного порыва. Черты же «интуитивного» человечества он обнаружил в «открытом» обществе, объединяющем избранных личностей, моральных героев, пророков, мистиков, ставших образцами жизни и поведения для окружавших их людей.

Таким образом, интуитивизм Бергсона на разных этапах его философской деятельности углублялся и наполнялся новым содержанием. Само понятие интуиции у Бергсона очень многозначно. Рассматривая его в психологическом и гносеологическом планах, Бергсон способствовал расширению понятия рациональности, ставшему одним из существенных признаков гак называемого неклассического стиля философствования. Особые функции выполняет интуиция как одно из направлений развития жизни в эволюционном процессе. В своеобразной динамической и органической картине мира, нарисованной Бергсоном в «Творческой эволюции» и в немалой степени вдохновившей выдающихся эволюционистов XX в. — П. Тейяра де Шардена и В.И. Вернадского, человек непосредственно и нерасторжимо связан с миром посредством особых жизненных форм, высшей из которых является интуиция. Кроме того, понятие интуиции несет в себе и моральный, практический смысл. Интуиция выступает у Бергсона не только как познание, но и как миросозерцание, способ жизненной ориентации человека, позволяющий ему постичь свою подлинную сущность, осознать свою свободу и в соответствии с этим духовным опытом строить свою жизнь и отношения с другими людьми.

Высоко ставя интуицию в целом. Бергсон считал главным своим достижением «интуицию длительности», из которой выросла его собственная философская система. В глубине каждого философского учения, по Бергсону, коренится первичная, исходная интуиция, определяющая суть учения и его последующее развитие. Эта интуиция не зависит от условий времени и места, не связана с эпохой, в которую она возникла, но вынуждена применяться к уже существующим способам выражения. Этой теме посвящен публикуемый доклад Бергсона на философском конгрессе в Болонье (1911), где он предложил оригинальный подход к исследованию истории идей; в докладе ярко выразились представления Бергсона о сути философии и философского творчества, об особенностях историко-философского процесса, об отношении философии и науки.

Неважно, сказал Бергсон, когда именно жили Декарт, Спиноза или Беркли, какие идеи предшествовавших и современных философов они использовали. Важно лишь то, что они в итоге смогли выразить, а это была всегда основная мысль, выросшая из их первичной интуиции. И эта мысль и делает Декарта — Декартом, а Спинозу — Спинозой, в какую бы эпоху она ни была высказана. В доказательство этого положения Бергсон подробно разбирает философию Беркли. Не случайно в качестве примера взят именно Беркли: он принадлежал к числу мыслителей, особенно интересовавших Бергсона, тех, с кем Бергсон чувствовал некую внутреннюю связь; его концепции Бергсон посвятил в начале века один из своих спецкурсов в Коллеж де Франс.

Вероятно, с мнением Бергсона можно и нужно поспорить. Его собственная философия, безусловно, продолжает многие и давние философские традиции, без которых она просто не была бы возможна (среди них назовем прежде всего традицию неоплатонизма). Но дело здесь, скорее, в другом. Действительно, как часто мы подходим к мыслителю с противоположными мерками: это взято у одного, то заимствовано у другого — и оказывается, что «король-то голый», ничего своего не осталось. Мысль Бергсона и интересна этой выраженной, быть может, в парадоксальной форме верой: своеобразие, оригинальность, талант неразложимы на части, они просто либо есть, ибо их нет. Переплавленные в горниле философского творчества, слитые с оригинальной мыслью, все влияния и предшествующие традиции приобретают безусловно новое качество и новый смысл.

В «Философской интуиции» провозглашается принцип органической целостности, особенно важный для Бергсона: философская система, говорит он, это не механизм, не агрегат, состоящий из отдельных частей, но организм со своей душой, которую должен постичь интерпретатор. Темы, разбираемые Бергсоном, напоминают о Дильтее, о Шпенглере; здесь тоже, по существу, исследуется проблема понимания и истолкования духовных целостностей, феноменов культуры.