Для проработки данной темы выносится три группы текстов: 1) беседа А. Эйнштейна и Р. Тагора (см. ниже); 2) фрагменты диалогов Платона, посвященные знаменитому платоновскому мифу о пещере (см. ниже); 3) текст современного американского мыслителя Н. Гудмена “Способы создания миров” (см. сервер www.philosophy.ru — http://www.philosophy.ru/library/goodman/00_r.html). В ходе написания этой работы (предполагается, что она будет оформлена как сообщение на форуме “Природа реальности” — http://www.fido7.net/cgi-bin/forumi.fpl?user=phil11) постарайтесь ответить на следующие вопросы:

• Противоречат ли друг друга две возможные концепции о природе реальности, сформулированные в самом начале беседы А. Эйнштейном: “Существуют две различные концепции относительно природы вселенной: 1) мир как единое целое, зависящее от человека; 2) мир как реальность, не зависящая от человеческого разума”?
• Как и где существует теорема Пифагора (см. ниже вопрос о статусе математической реальности)? Зависит ли истинность этой теоремы от существования человечества? А зависит ли ее истинность от существования Вселенной?
• Уточняет ли свою позицию, в ходе беседы А. Эйнштейн? А Р. Тагор? Чья аргументация в этой беседе, на Ваш взгляд, более убедительна?
• Чья позиция Вам ближе и почему? Сформулируйте собственные аргументы в пользу своей позиции или контраргументы против противоположной позиции.

• Как решает проблему реального Платон? Какому из двух миров: миру чувственно постигаемого (миру “вещей”) или миру умопостигаемого (миру “идей”) он отдает предпочтение и почему?
• Каков статус математической реальности у Платона? (развернутая позиция платоновской школы представлена в более позднем тексте Прокла “Комментарий к первой книге “Начал” Евклида (см. этот текст на сайте (http://cyrill.newmail.ru/index2.html) “Библиотеки античной литературы” — http://cyrill.newmail.ru/procl_euclid_1.txt; http://cyrill.newmail.ru/procl_2.txt)
• Попробуйте сравнить платоновский миф о пещере с позицией:

• современной художественной литературы: Г. Гессе “Игра в бисер”, “Степной волк” и др., М. Булгаков “Мастер и Маргарита”, А. Платонов “Чевенгур” и др.
• современной (псевдо)мистики—эзотерики—постмодерна: Р. Бах “Чайка по имени Джонатан Ливингстон”, “Иллюзии” и др., Д. Андреев “Роза мира”, П.Д. Успенский — Г. Гуржиев “Tertium Organum” и др., К. Кастанеда “Учение дон Хуана” и др., В. Пелевин “Чапаев и Пустота” и др., С. Ануфриев и П. Пеперштейн “Мифогенная любовь каст”, современный культовый фильм “Matrix”.
• Есть ли между ними что-то общее? Чья позиция Вам ближе и почему?

3. Попробуйте определить статус виртуальной реальности. Для этого можно порекомендовать работы центра виртуалистики (http://ich.iph.ras.ru). См. там, например, работы Носова Н.А.: Виртуалистика //Электронный журнал "Исследовано в России", 20, 1999 г. http://zhurnal.mipt.rssi.ru/articles/1999/020.pdf; Виртуальная реальность: философские и психологические проблемы //сборник статей под. ред. Н.А.Носова. http://ich.iph.ras.ru/workscv_w8.html)) или статью Н.А. Носова “Виртуальная реальность” в журнале “Вопросы философии”, 1999 № 10. Гносеологическая проработка этой проблемы дана в работе С.А. Борчикова “Творческое воображение виртуальной реальности” (bor-sa@telecom.ozersk.ru) (см. также его более раннюю работу, доступную в инете: Борчиков С.А. Метафизика виртуальности — http://ich.iph.ras.ru/workscv_w14.html). Ответьте на следующие вопросы:

• Как соотносится реальность и виртуальная реальность?
• В чем специфика виртуальной реальности? Как соотносятся категории возможности, фиктивности (“фикции”) и виртуальности?
• Каково соотношение “компьютерной реальности” и “виртуальной реальности”? Например, какое “место” занимают компьютерно-виртуальные объекты на следующей шкале (ее можно назвать шкалой “действительность vs. возможность” или шкалой нарастания “фиктивности”): стол — Шерлок Холмс — Геракл — кентавр (Пегас) — Дюймочка — Чебурашка — Буратино ... — вечный двигатель

4. Попробуйте освоить более сложную и обширную работу современного американского мыслителя Н. Гудмена “Способы создания миров” (http://www.philosophy.ru/library/goodman/00_r.html). Ответьте на вопросы:

— Тагор. Не изолированного. Неисчерпаемая личность человека постигает Вселённую. Ничего непостижимого для человеческой личности быть не может. Это доказывает, что истина Вселенной является человеческой истиной.

Чтобы пояснить свою мысль, я воспользуюсь одним научным фактом. Материя состоит из протонов и электронов, между которыми ничего нет, но материя может казаться сплошной, без связей в пространстве, объединяющих отдельные электроны и протоны. Точно так же человечество состоит из индивидуумов, но между ними существует взаимосвязь человеческих отношений, придающих человеческому обществу единство живого организма. Вселенная в целом так же связана с нами, как и индивидуум. Это — Вселенная человека. Высказанную идею я проследил в искусстве, литературе и религиозном сознании человека.

— Эйнштейн. Существуют две различные концепции относительно природы Вселенной: 1) мир как единое целое, зависящее от человека; 2) мир как реальность, не зависящая от человеческого разума.

— Тагор. Когда наша Вселенная находится в гармонии с вечным человеком, мы постигаем ее как истину и ощущаем ее как прекрасное.

— Эйнштейн. Но это— чисто человеческая концепция Вселенной.

— Тагор. Другой концепции не может быть. Этот мир — мир человека. Научные представления о нем — представления ученого. Поэтому мир отдельно от нас не существует. Наш мир относителен, его реальность зависит от нашего сознания. Существует некий стандарт разумного и прекрасного, придающий этому миру достоверность, — стандарт Вечного Человека, чьи ощущения совпадают с нашими ощущениями.

— Эйнштейн. Ваш Вечный Человек — это воплощение сущности человека.

— Тагор. Да, вечной сущности. Мы должны познавать ее посредством своих эмоций и деятельности. Мы познаем Высшего Человека, не обладающего свойственной нам ограниченностью. Наука занимается рассмотрением того, что не ограничено отдельной личностью, она является вне-личным человеческим миром истин. Религия постигает эти истины и устанавливает их связь с, нашими более глубокими потребностями; наше индивидуальное осознание истины приобретает общую значимость. Религия. наделяет истины ценностью, и мы постигаем истину, ощущая свою гармонию с вей.

— Тагор. Не являются.

— Тагор. Почему? Ведь истина познается человеком.

— Эйнштейн. Я не могу доказать правильность моей концепции, но это — моя религия.

— Тагор. Истина, воплощенная в Универсальном Человеке, по существу должна быть человеческой, ибо в противном случае все, что мы, индивидуумы, могли бы познать, никогда нельзя было бы назвать истиной, по крайней мере научной истиной, к которой мы можем приближаться с помощью логических процессов, иначе говоря, посредством органа мышления, который является человеческим органом. Согласно индийской философии, существует Брахма, абсолютная истина, которую нельзя постичь разумом отдельного индивидуума или описать словами. Она познается лишь путем полного погружения индивидуума в бесконечность. Такая истина не может принадлежать науке. Природа же той истины, о которой мы говорим, носит внешний характер, т. е. она представляет собой то, что представляется истинным человеческому разуму, и поэтому эта истина — человеческая. Ее можно назвать Майей, или иллюзией.

— Тагор. Наука доказала, что стол как твердое тело — это одна лишь видимость и, следовательно, то, что человеческий разум воспринимает как стол, не существовало, если бы не было человеческого разума. В то же время следует признать и то, что элементарная физическая реальность стола представляет собой не что иное, как множество отдельных вращающихся центров электрических сил и, следовательно, также принадлежит человеческому разуму.

Платон “Государство”. Миф о пещере (кн. 7; 514а — 517е) (дается в сокращении — www.philosophy.ru/library/plato/01/0.html; полный текст см. в: Т.3; стр. 295—299)

“После этого, ты можешь уподобить нашу человеческую природу в отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию... Представь, что люди находятся как бы в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у их прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная, представь, невысокой стеной, вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

— Это я себе представляю, — сказал Главкон.

— Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат…

… Прежде всего разве ты думаешь, что находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?...

— Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?…

— Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы не произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени? ...

— Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов…

… Когда же с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх — в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше…

— Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем на отражения в воде людей и различных предметов, и уж потом - на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет…

… Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтет он блаженством перемену своего положения и разве не пожалеет он своих друзей?...

— А если они воздавали там какие-нибудь почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличился наиболее острым зрением при наблюдении текущих мимо предметов и лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, а что после, а что одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее, то, как ты думаешь, жаждал бы всего этого тот, кто уже освободился от уз, и разве завидовал бы он тем, кого почитают узники и кто среди них влиятелен?…

— Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от Солнца?…

— А если ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут — а на это потребовалось бы немалое время, — разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?...

… Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, — это подъем души в область умопостигаемого... Итак вот что мне видится: в том, что познаваемо, идея блага — это предел, и она с трудом различима, но стоит только ее там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она - причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама — владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общественной жизни.

— Я согласен с тобой, насколько мне это доступно.

— Тогда будь со мной заодно еще вот в чем: не удивляйся, что пришедшие ко всему этому не хотят заниматься человеческими делами; их души всегда стремятся ввысь.

… А удивительно разве, по-твоему, если кто-нибудь, перейдя от божественных созерцаний к человеческому убожеству, выглядит неважно и кажется крайне смешным? Зрение еще не привыкло, а между тем, прежде чем он привыкнет к окружающему мраку, его заставляют выступать на суде или еще где-нибудь и сражаться по поводу теней справедливости или изображений, отбрасывающих эти тени, так что приходится спорить о них в том духе, как это воспринимают люди, никогда не видавшие самое справедливость”.

Платон “Федон”. Миф о двух Землях (109а — 112c) (Т.2; стр.70—73; см. также —http://www.philosophy.ru/library/plato/fedon.html)

“Вот в чем я убедился. Во-первых, если Земля кругла и находится посреди неба, она не нуждается ни в воздухе, ни в иной какой-либо подобной силе, которая удерживала бы ее от падения, — для этого достаточно однородности неба повсюду и собственного равновесия Земли, ибо однородное, находящееся в равновесии тело, помещенное посреди однородного вместилища, не может склониться ни в ту, ни в иную сторону, но останется однородным и неподвижным. Это первое, в чем я убедился.

— И правильно, — сказал Симмий.

— Далее, я уверился, что Земля очень велика и что мы, обитающие от Фасиса до Геракловых Столпов занимаем лишь малую ее частицу; мы теснимся вокруг нашего моря, словно муравьи или лягушки вокруг болота, и многие другие народы живут во многих иных местах, сходных с нашими. Да, ибо повсюду по Земле есть множество впадин, различных по виду и по величине, куда стеклись вода, туман и воздух. Но сама Земля покоится чистая в чистом небе со звездами — большинство рассуждающих об этом обычно называют это небо эфиром. Осадки с него стекают постоянно во впадины Земли в виде тумана, воды и воздуха.

А мы, обитающие в ее впадинах, об этом и не догадываемся, но думаем, будто живем на самой поверхности Земли, все равно как если бы кто, обитая на дне моря, воображал, будто живет на поверхности, и, видя сквозь воду Солнце и звезды, море считал бы небом. Из-за медлительности своей и слабости он никогда бы не достиг поверхности, никогда бы не вынырнул и не поднял голову над водой, чтобы увидеть, насколько чище и прекраснее здесь, у нас, чем в его краях, и даже не услыхал бы об этом ни от кого другого, кто это видел.

В таком же точно положении находимся и мы: мы живем в одной из земных впадин, а думаем, будто находимся на поверхности, и воздух зовем небом в уверенности, что в этом небе движутся звезды. А все оттого, что, по слабости своей и медлительности, мы не можем достигнуть крайнего рубежа воздуха. Но если бы кто-нибудь все-таки добрался до края или же сделался крылатым и взлетел ввысь, то, словно рыбы здесь, у нас, которые высовывают головы из моря и видят этот наш мир, так же и он, поднявши голову, увидел бы тамошний мир. И если бы по природе своей он был способен вынести это зрелище, он узнал бы, что впервые видит истинное небо, истинный свет и истинную Землю. А наша Земля, и ее камни, и все наши местности размыты и изъедены, точно морские утесы, разъеденные солью. Ничто достойное внимания в море не родится, ничто, можно сказать, не достигает совершенства, а где и есть земля — там лишь растрескавшиеся скалы, песок, нескончаемый ил и грязь — одним словом, там нет решительно ничего, что можно было бы сравнить с красотами наших мест. И еще куда больше отличается, видимо, тот мир от нашего! Если только уместно сейчас пересказывать миф, стоило бы послушать, Симмий, каково то, что находится на Земле, под самыми небесами.

— Ну, конечно, Сократ, — отвечал Симмий, — мы были бы рады услышать этот миф.

— Итак, друг, рассказывают прежде всего, что та Земля, если взглянуть на нее сверху, похожа на мяч, сшитый из двенадцати кусков кожи и пестро расписанный разными цветами. Краски, которыми пользуются наши живописцы, могут служить образчиками этих цветов, но там вся Земля играет такими красками, и даже куда более яркими и чистыми. В одном месте она пурпурная и дивно прекрасная, в другом золотистая, в третьем белая — белее снега и алебастра; и остальные цвета, из которых она складывается, такие же, только там их больше числом и они прекраснее всего, что мы видим здесь. И даже самые ее впадины, хоть и наполненные водою и воздухом, окрашены по-своему и ярко блещут пестротою красок, так что лик ее представляется единым, целостным и вместе нескончаемо разнообразным.

Вот какова она, и, подобные ей самой, вырастают на ней деревья и цветы, созревают плоды, и горы сложены по ее подобию, и камни — они гладкие, прозрачные и красивого цвета. Их обломки — это те самые камешки, которые так ценим мы здесь: наши сердолики, и яшмы, и смарагды, и все прочие подобного рода. А там любой камень такой или еще лучше. Причиною этому то, что тамошние камни чисты, неизъедены и неиспорчены — в отличие от наших, которые разъедает гниль и соль из осадков, стекающих в наши впадины: они приносят уродства и болезни камням и почве, животным и растениям.

Среди многих живых существ, которые ее населяют, есть и люди: одни живут в глубине суши, другие — по краю воздуха, как мы селимся по берегу моря; третьи — на островах, омываемых воздухом, невдалеке от материка. Короче говоря, что для нас и для нужд нашей жизни вода, море, то для них воздух, а что для нас воздух, для них — эфир. Зной и прохлада так у них сочетаются, что эти люди никогда не болеют и живут дольше нашего. И зрением, и слухом, и разумом, и всем остальным они отличаются от нас настолько же, несколько воздух отличен чистотою от воды или эфир — от воздуха. Есть у них и храмы, и священные рощи богов, и боги действительно обитают в этих святилищах и через знамения, вещания, видения общаются с людьми. И люди видят Солнце, и Луну, и звезды такими, каковы они на самом деле. И спутник всего этого — полное блаженство.